Что такое счастье? Синее-синее небо, отяжелевшее от безумной воздушной влаги... Пролетевшая сквозь зелёные дебри, нехотя курлыкающая птица... Переливы широкой реки, светящиеся на солнце чьей-то радостной улыбкой... Его улыбкой...
Кажется, мы были с ним у этого самого берега, наверное, тысячу раз. Он звонил, я тайком от родителей выскальзывала из дома... Бежала вдоль неасфальтированной дороги на Новостройке, и соседи осуждающе-подозревающим взглядом провожали мои развевающиеся на ветру волосы. Он ждал меня, вглядываясь вдаль, и, наконец, заметив, нелепо опускал голову, сдерживая смущенную улыбку...
Как же много многоточий... Их не сосчитать - слишком уж рано судьба расставила точки, не спросив об этом ни его, ни меня...
Нам было по семнадцать... Лето, та самая речка и тяжёлая горечь раскалённого июльского воздуха... Я всё так же бежала к нему, он всё так же ждал, потупив грустный влюблённый взгляд... В тот день, неслышно перекатившийся в вечер, я решила положить конец нашей детской платонической любви. Казалось, что мы стали совсем взрослыми, а он всё никак не решался нарушить ту тонкую грань, которая охраняла наше светлое чувство от низменных посягательств. Мы болтали ни о чем. Он, рассказывая об учебе в университете, небрежно срывал травинки и перекусывал их стебли у концов, когда разговор заходил в тупик и тема оказывалась исчерпанной. Я не знала, как продолжить беседу. Вернее, я не хотела ее продолжать. Я бесстыдно вглядывалась в его зовущие несмелые зелёные глаза. Он боялся ответить на мой молчаливо вопрошающий взгляд, я знала это. Но также я знала, что могу ему доверять, чтобы ни случилось, он не обидит, не бросит и не предаст. Тогда я решилась.
К реке потихоньку спускались влажные сумерки. Мое платье тяжелело под весом мокрого обского тумана, начинало холодать. Он предложил проводить меня домой, ведь родители уже наверняка начинали волноваться. Но я лишь покачала в ответ головой и впервые отважилась робко прикоснуться к его щеке. Этот момент я запомнила, наверное, на всю жизнь. Он совсем не ожидал этого, но я видела, как ему это нравилось. Моя ладонь оставалась лежать на мягкой загорелой коже его щеки, и он инстинктивно наклонил голову к плечу, прижав мою руку к теплой складке между подбородком и шеей. Наконец наши взгляды встретились. Я пьянела, наблюдая за тем, как место, где только что лежала моя рука, наливается густой краской...
- Обними меня, я так хочу... - мой голос срывался, и по телу побежала дрожь, когда его горячие руки прикоснулись к моей талии сквозь влажное и тонкое шёлковое платье. В висках бешено забился пульс, и я сходила с ума от его сильных и неумелых рук. Я знала, что у него кто-то был до меня, знала, что он уже что-то умеет в отношениях с женщинами, но понимала, что со мной всё будет по-другому. Он боялся причинить мне боль, сделать взрослой, обидеть или в чём-то разочаровать. Он все время ждал чего-то — наверное, момента, когда природа сама за нас всё решит, и я, может быть, торопила события... Я хотела чувствовать его неровное дыхание на своей коже, изгибы его мягких ресниц на моем лице... Я хотела и просила его об этом, задыхаясь от собственной нежности...
Он закутал меня в мягкий свитер, хотя пылающая кровь, разлившаяся по телу, совсем не позволяла мне больше замерзать... Я не успела заметить, как оказалась лежащей на траве, как он накрыл меня своим телом... Впервые я почувствовала, как он хотел меня. Его обжигающие губы ласкали мои, и под напором этого бешеного чувства мне хотелось кричать от любви к нему. Я бесстыдно воровала его чувства, его энергию, жар, возбуждение, страсть... Он робко шептал, что любит, но мне и не нужна была уверенность... Я знала, что он только мой и отдавалась вся без остатка. Я первая начала расстегивать его рубашку. Пальцы не слушались, и я просто заставила его снять ее через верх. Боже, я любила его каждой клеточкой тела, которой он прикасался ко мне. Я ненавидела время, каждую секунду, которая могла тогда нас разлучить. Его ладони поползли вверх под моим платьем, освободив бедра от тоски по его телу. Уже спустя минуту нас обоих сжигал огонь от прикосновения дикой плоти. Мы были такие чужие, еще не познанные друг другом.
- Ты хочешь этого? - я знаю, он спросил, потому что был должен спросить, боялся, что я все еще сомневаюсь и могу отказаться принять его. Я не ответила, я была уверена в том, что он знает ответ. Мое тело еще сильнее прижалось к нему, а бедра предательски поднялись к его животу. Он всё понял и больше не мучал меня бессмысленными вопросами...
Горячо... Больно, но так сладко... Одно движение, затем ещё и ещё... Боже, сколько же их было... Я лежала под ним, обмякшая в этой нескончаемой сказке, а он все еще не хотел отпустить меня на свободу, удерживая под собой. Он бережно входил в меня, зажимая мои губы поцелуем, я задыхалась от страсти и безысходности... Я боялась потерять все это, не успеть запомнить этот единственный миг, когда я поняла, что такое счастье. Я теребила его взмокшие от пота, взъерошенные волосы, он нежно сжимал в ладонях мое лицо и теперь уже без стеснения вглядывался в мои глаза, которые я практически не могла открыть, потому что мерцающее звездное небо разрывалось в них брызгами обжигающих искр... Мы любили друг друга всю ту ночь. Я не хотела отпускать его ни на одну минуту, а он не спешил и делал все, чтобы только мне было хорошо.
Мы оба не хотели, чтобы наступило утро и мысленно умоляли солнце поспать подольше в синей воде матушки-Оби. Я прекрасно понимала, что с первыми лучами небесного светила мне придется вернуться к родителям, и тогда меня будет ждать не только выговор матери, отцовский ремень, но и самое ужасное — расставание, ожидание следующего вечера, куда меня могут просто не выпустить в наказание, и тогда я бы просто умерла от горя и тоски.
Я помню его глаза, когда он проводил меня домой. Казалось, у нас обоих вот-вот потекут слезы от неизбежности. Я в последний раз кинулась ему на шею, он сжал меня в объятиях, и я заплакала. Наверное, я уже тогда знала, что-то подсказывало мне, что эти объятия будут последними в той нашей жизни.
Я не хочу вспоминать, как кричала моя мать, как ругался отец, грозясь выгнать меня из дома, рассказать всем соседям и родственникам, что его дочь потаскушка, как меня называли позором всей семьи, как смеялся старший брат, подкалывая вопросами о том, понравилось ли мне прошлой ночью... Всё это ничто по сравнению с тем, что было дальше... Как я и предполагала, меня заперли дома. Он звонил, я знала, что он ждал и также, как я, сходил с ума... Всё там же, на том же, нашем, берегу, где мы впервые стали близки...
Я больше его не видела... Брат сказал мне о том, что мальчика, которого я так любила, больше нет... Он ждал меня у реки, он ждал... а я так и не пришла... Я ненавижу своих родителей, будь они прокляты, я ненавижу себя, потому что я ведь могла выбраться из дома, сбежать, и спасти ему жизнь... Утром он возвращался с реки и не заметил машину, за рулём которой был беспробудно пьяный мужик... Моего мальчика, моего любимого и единственного мужчины, моего родного и самого нежного... Его больше нет... От того лета остался только холод, только нежность реки и ее жестокость... Ну почему, почему именно он... Я никогда не смогу забыть его последний взгляд из-под опущенных ресниц, такой горячий, ласковый, смотрящий в самое сердце... Мне не сказали, где он похоронен, меня никуда не пускали, продолжая запирать и мучать неизвестностью. Я умирала от горя, плача в подушку сутки напролёт... Я так хотела к нему, я не хотела больше жить и даже на небе хотела быть рядом с ним. Но смерть не приходила за мной, видимо такая грешница, как я, не была нужна никому, даже дьяволу.
Шли годы, но боль не проходила. Я еле смогла закончить университет — преподаватели тянули до диплома из последних сил. Я вдоль и поперек обошла и тогурское, и городское кладбища, блуждая между крестов и памятников после занятий с обеда до самой ночи. Но я не находила его могилы. Её просто не было. Я в душе не верила в то, что он погиб, но и доказательств обратного у меня не было. Я звала его к себе, умоляла забрать меня отсюда, я видела его во всех своих снах, бредила и сходила с ума... Мне часто снилось, как мы занимаемся любовью, как он приходит, трогает меня на плечи и мягкими губами по одной нежно и бережно собирает мои теплые слёзы...
Получив диплом, я приняла решение уехать из Колпашева, потому что жить здесь с мыслью о том, что где-то рядом погиб любимый человек, больше не было сил. Я уехала в Томск. Там устроилась на работу в медико-консультационный центр. Каждый мой день начинался с решения чьих-то проблем и этим же заканчивался. Однажды я потеряла карточку важного клиента, который заплатил за услуги нашей компании большие деньги. Чтобы найти её, мне пришлось перевернуть вверх дном всю картотеку. Я очень спешила и боялась так и не найти, поэтому даже не заметила как наступила полночь, а я всё ещё рылась в бумагах. Одна за другой пролетали в глазах фамилии клиентов, а потом... Фамилия... Имя... Отчество... Одинаковый со мной год рождения... Колпашево... Травма... Несовместимая с жизнью... В прошлом году реабилитация... Я впилась ногтями в эту потрепанную бумажку и не могла отвести взгляд... Что же это? Кто это? Но все эти вопросы были ни к чему. Я нашла, я знала, что это он, я не хотела верить ни во что другое. Это он, мой родной, мой любимый, мой единственный...
В мою память впечатался адрес, где жил сейчас тот человек с карточки. Я дрожащими руками набрала номер первого попавшегося в справочнике такси и понеслась вниз по ступенькам…
79-ой Гвардейской... Дом 14... Третья квартира... Я на ватных ногах шагнула в тот подъезд, там пахло жареной картошкой или чем-то в этом роде. Обшарпанные стены с облезшей краской... Две ступеньки вверх, и справа я увидела квартиру с цифрой три на непокрашенной двери. Руки не слушались меня, я с трудом подняла правую для того, чтобы нажать на кнопку дверного звонка... Нажала...
Мне кажется, прошла целая вечность, прежде чем за дверью послышался какой-то шорох... Затем негромкий стук и вероятно, кто-то прислонился в двери, изучая в глазок происходящее по ту сторону от себя. Наконец, дверь открылась...
Я не могла поверить... Я стояла, как вкопанная, не в силах произнести ни слова.
- Нет... Нет... Я не верю... - я замотала головой из стороны в сторону, пытаясь отогнать прочь то, что мне казалось в тот миг невозможным. По щекам потекли горячие слезы, я уже не различала черты его лица, да и он мои тоже, потому что мы оба уже не могли видеть...
Я никому его не отдам... Он только мой и больше ничей... Мне наплевать, что другие называют его беспомощным, для меня он самый сильный, самый добрый и нежный. В ту ночь, когда мы снова обрели друг друга, я вспомнила всё, что хранила в сердце девять долгих лет, пока искала место, где он похоронен... Тот мальчик не похоронен, нет, пока бьётся моё сердце, мы всегда будем вместе...